МАЙЖЕ ЧОРНОБИЛЬ — Гостомель, Ірпінь та Буча очима журналістки

Адская трагедия тотального разрушения, полностью сотворенная руками и разумом граждан РФ, — вот что такое Гостомель, Буча и Ирпень сейчас. Это почти Чернобыль — такое же внезапное превращение цветущей жизни в уродливую смерть.

Фото: Вікторія Івлєва

Подготавливаешься к погружению в ирпенско-бучанский ад постепенно — сначала на дороге появляются билборды из какой-то почти забытой прошлой жизни, приглашающие купить в Буче квартиру, отведать суши в Ирпене, выиграть «подорож» (путешествие по-русски) в Доминикану. Внезапно в поле зрения влезает брошенный грузовик с буквой V на боку, а дальше справа по ходу движения появляется сооружение, больше всего похожее на гигантскую металлическую сколопендру. Сооружение оказывается остовом сожженного трейлера, вокруг него все закидано мелким битым стеклом, переливающимся на солнце. Дует ветер, кажется, что стекольная пыль шевелится, и чудовище оживает.

Но вокруг вовсе не ужастик, а Киевская область Украины после нашествия армии России.

Дальше — груда смятых, чуть не сложенных в гармошку, машин.

— Это танком по ним проехались, катались орки, видать, — сообщает обыденным голосом мой знакомый с позывным «Банкир». Он и вправду был банкиром до войны и отлично помнит, что началась она не месяц назад, как для многих, только сейчас проснувшихся, а весной 2014. Во всяком случае, для него лично.

Танками и бэтээрами, судя по всему, проехались и по самой зажиточной части Гостомеля, крушили и курочили гусеницами ворота в частных опустевших домах, забавляясь и завидуя, а потом мародеря от души. В доме, который нас просили проведать знакомые, оказалось выбито стекло на веранде, видны следы взлома дверей. Войти внутрь и понять, все ли на месте, можно будет только после работы саперов. И даже по траве лучше не ступать — на войне все бывает, и растяжки никто не отменял…

Около другого дома я увидела разломанную детскую машину — такую, с педальками, чтобы малыш мог в нее забраться и кататься сам.

— Вот твари, — говорит вдруг «Банкир». — Ведь видно же, ехали по дороге, — вот их следы. Так нет, свернули, переехали ребенкину игрушку, кайф словили и дальше покатили…

— Они это делали, потому что МОГЛИ, понимаете, считали, что им МОЖНО ВСЕ. От вот такой мелочи как детская машинка до убийств. И ни за что им не прилетит, — говорит второй военный, Сергей.

Я это очень понимаю. Детская машинка и в самом деле мелочь. Но начинается все именно с нее, а потом становится все гаже и страшней. И никто ни за что не отвечает. И безнаказанность становится нормой.

Но в этот раз им всем прилетело.

Едем дальше, в Ирпень, и внезапно глаз выхватывает на билборде надпись «Романтичний вiкенд у Парижi».

Уик-энда в Париже не получилось, вместо него жители Ирпеня записались в тероборону, получили оружие и не пропустили врага к Киеву, до которого оставалось всего километров пять… Конечно, армия пришла на помощь, но первый удар приняли на себя именно неравнодушные горожане, среди них были и люди с военным опытом, прошедшие АТО.

А потом билборды заканчиваются.

Машина виляет через бесконечные бетонные надолбы.

Справа — разрушенный прямыми попаданиями и полусгоревший магазин Интерспорт, слева на перекрестке на большой высоте по-прежнему натянута линия электропередач, на ней параллельно друг другу болтаются два светофора с вывалившимися внутренностями, струпьями свисают какие-то белые тряпки. Похоже на площадку для канатоходцев в цирке, только это война, а не цирк.

Мы въезжаем в Ирпень — город, в котором еще недавно было самое бурное после Киева жилищное строительство и проживало более 60 000 человек.

Ощущение, что здесь не осталось ни одного дома, про который можно сказать «целый». Выбитые или лопнувшие стекла, вылетевшие двери, покореженные решетки, металлическая арматура, сквозные дыры в зданиях от прямых попаданий из танков, выгоревшие квартиры — подпалины от пожаров в них видны издалека. Чернеют пустые глазницы окон, иногда из такого окна, как напоминание о прошлой, всего месяц назад существовавшей жизни, сиротливо свешивается наружу занавеска, которую кружит и распластывает по стене ветер. Сами стены — в мелких сбоинах от пуль и осколков.

Особенно жутко это все смотрится на новых стильных девяти- и двенадцатиэтажных зданиях.

Людей в гражданской одежде на улицах практически нет — в городе обьявлен тотальный комендантский час. Ездят только военные машины, скорые и городские службы.

Света, тепла, воды, канализации по-прежнему нет. Интернет работает на одну-две палочки, да и то не везде. Мертвые тела с улиц забрали, но неизвестно, что ждет во дворах и квартирах.

Опять приходит ощущение, что ты в кинопавильоне, где снимают фильм о нападении на планету людей уродливых пришельцев, цель которых одна — разрушить, и разрушить бессмысленно, страшно, гнусно, разрушить непременно — все, что строили люди для себя и своих детей.

Но это не фильм. Это делает армия моей страны. И вдруг приходит понимание, ЧТО Я УЖЕ ЭТО ВИДЕЛА.

В Чечне. В девяностых и начале двухтысячных. Армия федералов так же бессмысленно и жестоко утюжила Грозный, уничтожала Алды, творила немыслимое в Самашках. И ОМОН так же обогащался, слал домой и вез с собой ковры, золото, хрусталь, а у некоторых ковры эти мародерские запросто висели прямо на блокпостах. И были специально выкопанные рвы, заваленные мертвыми телами.

В коттеджном городке Sweet Home на окраине Ирпеня прямо подле стенда с названием городка лежит сожженный российский танк. Прямым попаданием он превратился в груду горелого металла, из которой выглядывают колеса, остовы, кусок гусениц, какие-то шестеренки, проволоки. Никаких следов танкистов я не обнаружила — возможно, они полностью сгорели заживо, температура при прямом попадании бывает за тысячу градусов, возможно, обуглившиеся трупы собрали украинские военные, и они лежат в пластиковых мешках в рефрижераторе, ждут отправки на Родину. Лишь на земле неподалеку валялись остатки рваного опаленного жилета цвета старой болотной жабы. Я подняла жилет с земли и повесила на перекладину на стенде с надписью Sweet Home.

Просто из уважения к таинству смерти.

Ирпень. 5 апреля 2022

(с) Виктория Ивлева — журналист