Политзаключенный Бекиров рассказал подробную историю своего задержания (ПИСЬМО)

Дочь крымскотатарского политзаключенного Эдема Бекирова Элеонора Бекирова опубликовала письмо отца, в котором он подробно описывает, как его задержали силовики и как они с ним обращались в СИЗО.

«Несколько дней назад я получила 5 страниц рукописного текста, написанного мелким, но уверенным почерком. Это было письмо моего отца, Бекирова Эдема, написанное им еще в начале февраля 2019 года в СИЗО г. Симферополя», — написала Элеонора Бекирова в Facebook.

Дочь политзаключенного добавила, что до сих пор не верит во все происходящее с её отцом.

«Я проплакала всю ночь, набирая слова своего отца — рукописное письмо — на компьютере. Мне все еще не верится, что это происходит с моим папой. Разум отказывается понимать, что все, описанное папой, происходит наяву, что вместе с ним, моим папой, в крымских застенках пытаются сломить пытками и унижением десятки крымских татар и украинцев… Прочитайте и вы письмо моего папы, перепечатанное слово в слово, без редактирования, но лишь с несколькими моими комментариями», — добавила дочь политзаключенного.

Сайт ATR приводит полный текст письма:

«Я, Бекиров Эдем Айдерович 06.02.1961 г.р , зарегистрирован по адресу г. Симферополь, ул. Зелесская 44/47; проживающий [фактически] по адресу: пгт Новоалексеевка, ул.Садовая 45 (Генический р-н, Херсонская обл).

12 декабря 2018 г., следуя маршрутом Новоалексеевка — Симферополь на частном такси через админграницу «Чонгар», был незаконно задержан примерно около 9 утра сотрудниками ФСБ РФ. Без объяснений меня забрали из такси, в котором я ехал, и привезли в здание ФСБ РФ на бул. Франко г. Симферополя примерно в 14.00. Предоставив дежурного госзащитника, мне предъявили обвинения и увезли в ИВС г. Симферополя. Примерно в 20–21 часов вечера я был в ИВС.

Считаю важным отметить что во время нахождения в здании ФСБ мне было плохо со здоровьем, на мои заявления о необходимости принятия лекарств сотрудники ФСБ никак не реагировали. Также обманным путем были получены генетические материалы (слюна из ротовой полости, якобы при осмотре наличие побоев при задержании).

Весь день я находился под моральным, психическим давлением ФСБ , без адвоката в очень тяжелом состоянии, т.к не принимал пищу и лекарство.

(При задержании отца на административной границе рюкзак с лекарствами, перевязочными материалами остался в такси — прим. Элеонора Бекирова).

Государственный адвокат появился в ФСБ ближе к моменту моего вывоза в ИВС. Позже мной и моим [адвокатом] Велиляевым И. и Ладиным А. были обжалованы действия ФСБ, но был получен ответ, что [якобы] ничего подобного не совершалось в отношении меня.

В ИВС меня посадили в камеру, где я был один. При оформлении меня фотографировали и взяли отпечатки пальцев. Питанием в ИВС меня также не обеспечили, так как привезли меня туда позже времени ужина. Камера была темная, сырая. Лекарств я до сих пор не получил (речь идет о конце первого дня задержания, 12 декабря — прим. Элеонора Бекирова).

Утром вывезли из ИВС еще до завтрака, я уже более суток без пищи и лекарств, в крайне тяжелом состоянии (я диабетик, оперирован на сердце, проблемы опорно-двигательной системы), на все мои заявления никто не реагировал, в камере ИВС отсутствовал унитаз, что стало для меня еще одним крайне больным испытанием и пыткой. Впрочем, как и все действия последних суток.

В здании ФСБ я находился с утра до 14 часов дня. Опять без защиты, пищи, лекарств. Только ближе к 15.00 дочь нашла меня и передала лекарства и немного еды. Во второй половине дня меня повезли в Киевский районный суд г. Симферополя, где избрали меру пресечения в виде заключения под стражу в СИЗО-1 г. Симферополь. На суде только впервые у меня появились адвокаты по договору Велиляев И. и Ладин А. После суда были уже сумерки, примерно к 17–18 часам меня повезли в СИЗО г. Симферополь.

Приехав в СИЗО, пока оформляли первичные документы, я поинтересовался, поместят ли меня в санчасть СИЗО. Оказалось, что рядом находился и встречал меня начальник СИЗО Бережной С.В., который сказал, что в санчасть меня не разместят, мол, для меня приготовлена специальная отдельная тоже «ЧИСТАЯ» камера, с унитазом.

Далее, в течение 30 минут, меня повели в камеру, расположенную на втором этаже СИЗО, через лестницы, пешком. В практически критическом состоянии, из последних сих я дошел до своей камеры № 58. Это камера специализирована и изолированная от внешнего мира и самой тюрьмы. Это камера, в которой маленькое окошко (40*80 см), унитаз, раковина, 1 стул и стол(50*200 см), приваренные к полу, кровать 2-х ярусная, железное зеркало (15*20 см), вмонтированное в стену, продуктовый шкаф (40*70 см), один радиатор отопления (7 секций) чугунный, 20–30 градусов, иногда и того нет. Размер камеры примерно 1,5 *5 м, возможности приема душа нет, т.к. нет сливного тракта, в камере отсутствует естественная вентиляция и вообще какая-либо вентиляция, телевизора и холодильника нет, тазика для стирки нет, предметов для уборки помещения нет, пол бетонный, холодный, горячей воды нет, в камере висит над головой, слева при входе, видеокамера-регистратор, которая охватывает полностью все помещение своим объективом. Унитаз расположен сразу справа при входе, и от общего помещения и двери входной отделяет человека, справляющего нужду, только легкая ширма из полиэтилена (как в душевых кабинках занавеска), причем все и так тесно организовано, что, когда сидишь на унитазе, эта занавеска оттягивается и с глазков на входной двери видно все, происходящее за ширмой под унитазом. А камера над головой создает колоссальное психологическое давление…

Зайдя в камеру, увидел, что уже меня тут ожидал (хотя он, конечно, сам этого еще не знал) Руслан Трубач (фигурант дела Веджие Кашка). Как оказалось, Руслана сюда перевели буквально за минут 30–40 до моего входа в камеру.

Спасибо Руслану, он оказал колоссальную поддержку, опеку и заботу в первые дни и минуты моего пребывания в абсолютно новых, неожиданных даже в самых худших теориях моего жития, тем более с учетом своего состояния здоровья и, более того, после 1,5 суток без лекарств, сна, пищи, множества клеветы, обмана, унижений, пыток. Я был крайне подавлен и обессилен. Руслан сделал все, чтобы в этом мрачном туннеле появился огонек, свет выхода.

Первые дни, практически неделю, я находился еще в состоянии после шоковом, спал маленькими промежутками и только сидя, потому что из-за сердечной недостаточности не мог лежа спать, были приступы отдышки.

После двадцатых чисел декабря меня повезли на один день в республиканскую больницу имени Семашко г. Симферополь для проведения экспертиз (обследование), чтоб определить (подтвердить) те диагнозы и болезни, что адвокаты предоставили с украинских институтов Амосова, института эндокринологии, института ортопедии и травматологии. Но поездка была краткосрочной, потому что врач после короткого осмотра-общения решил, что необходимо наблюдение-диагностика стационарная, 2 недели после Нового года. И меня вечером уже вернули обратно, на радость и удивление Руслана Трубача (сокамерника), который, видя мое состояние здоровья, был уверен в моей госпитализации.

В СИЗО провел следующие 2–2.5 недели в этих несносных для моего здоровья и состояния условиях (описанных выше). После всех выходных, праздничных дней ожидал апелляцию, на которую искренне надеялся, что доводы защиты, мое состояние и мой внешний вид — лучший аргумент, чем какие-либо бумажки, — побудят суд отменить решение суда первой инстанции и выпустить меня из СИЗО под домашний арест или просто полноценно госпитализировать в больницу.

10 января был назначении и проведен апелляционный суд, который обрушил последние иллюзии о справедливом, непредвзятом, нейтральном (между защитой и обвиняемым) органом, где можно было бы найти решение. Все осталось без изменений, словно я и моя защита ничего аргументированного не сказали, и не привели документов в подтверждение.

Если не ошибаюсь, 14 января 2019 года меня вывезли в больницу Семашко для обследования. Как писал выше, предварительно врач называл 2 недели стационара. Приехав в больницу, обследование начали сразу, да вот только места в палате для инвалида первой группы не было, и меня разместили, долго не думая, прямо в коридоре, где вся жизнь больницы протекала и без того забитой стрессами и переживаниями моей головы и абсолютно обессиленного тела.

Так продолжались сутки или чуть более, пока родные и дочка не договорились, (оплатили платную) палату и меня вместе с вооруженной охраной, которая не покидала меня ни на минуту, перевели в эту палату, слава Богу.

Но процедуры надо мной вместо двух недель заняли каким-то чудом три дня, потому что уже в пятницу, 18 января, меня вернули обратно в СИЗО, обратно в условия, далекие от больничных, и эта камера 58, даже не камера в санчасти СИЗО. Тут, в случае острой необходимости, до фельдшера могу достучаться за 15–20 минут, если все прошло хорошо, а то и за 30 минут — это проверено на практике. Но самое страшное, что, когда врач придет, он максимум поможет анальгином, ношпой и бупрофеном — это лекарства от всех бед. Когда эти же медики начали колоть инсулин, т.к. у меня сахарный диабет уже дошел до показателя 18 у.е, то у меня начались очень тяжелые последствия, отечность, отвисание (закатывание) нижней, потом верхней губы, учащенное сердцебиение и т.д. Я еле пришел в себя, санчасть не знала, что делать и поняли, что инсулин кололи какой-то не такой. Тогда я испугался, что горе-врачи СИЗО убивают (осознанно или неосознанно) меня, и родные передали мне правильный, нужный мне инсулин и мне стало немного легче. Поэтому я уверенно говорю, что сегодня меня содержат абсолютно в неподходящих, вредоносных для моего здоровья состояния условиях без необходимого профессионального ухода и лечения.

Дальше, 24 января, мой сокамерник Руслан Трубач поехал на суд по своему делу Веджие Кашка и из зала суда был отправлен под домашний арест. Ночь четверга я провел один в камере. Так что, если бы стало плохо, то даже постучать в дверь и позвать врача некому было.

25 января 2019 года меня вывезли опять в больницу Семашко для прохождения врачебной комиссии, которая должна определить и внести свои так называемые профессиональные вердикты — диагнозы. Хотя и имеются все соответствующие заверенные справки с украинских учреждений, (а эти врачи сами в прошлом подчинялись украинским законам и системе украинского здравоохранения), но суд их не принял, и назначили российскую проверку, действительно ли у меня нет ноги, диабет, шунты в сердце, проблемы с тазом и все остальное. Ну что же, комиссию прошли, только результаты, которые мне вкрай важны, будут аж через месяц. И весь этот месяц, скорее всего, мне опять надо будет терпеть и выживать в нечеловеческих условиях СИЗО. Где даже на прогулку или в баню я не могу сходить не потому что меня не ведут или не дают возможности, а потому, что прогулка на 5-ом этаже, баня на — 1-ом этаже, а я нахожусь на втором, лифтов нет, коляски инвалидной нет, пандуса нет.

В пятницу, 25.01.19 года, я вернулся с комиссии и опять был один, но чуть позже, после 21-го часа, в камеру привели Мустафаева Сервера. Увидев Сервера в дверях, я крайне удивился, определенно обрадовался, определенно сгрустил, что этого человека — молодого, активного отца 4-х малолетних детей — определяют в такие изолированные условия. Скажу честно, я думал, буду какое-то время один, пока выдадут заключение врачи, потому что мой следователь ФСБ Романец сказал, что как только получит росийские результаты, и, если там подтвердятся диагнозы, то он сразу напишет ходатайство об моем переводе под домашний арест.

Сервера я знал еще по его правозащитной, журналистской деятельности, по его эфирам в фейсбуке и общественной деятельности как координатора Крымской солидарности. За полтора месяца в СИЗО и нахождения с Русланом [Трубачом] о Сервере также вспоминали неоднократно, но абсолютно не думал его увидеть рядом в камере.

Скажу честно, с появлением Сервера жизнь в камере изменилась. Во-первых, с его положительной энергетикой чувствуешь прилив энергии и молодеешь, во-вторых, его борьба не остановлена ни толстыми стенами СИЗО и изоляцией камеры 58. С его появление ежедневные заявления в адрес СИЗО, проверки ОНК, омбудсмена и абсолютно невероятная суета и обеспокоенность администрации вокруг нашей камеры. Даже вопрос бани и прогулки сдвинулся с места… Ждем очередного продления, точнее сказать, очередного суда по мере пресечения, где лично я очень надеюсь, что меня все-таки отпустят под домашний арест.

Сервер в это мало верит на данном этапе, поэтому имеет свой план действий, как облегчить и решить мою участь, свою и всех остальных политзаключенных. А пока лишь можем констатировать, что любая активность с вами имеет положительный результат и освещенность нашего положения, надуманных судов, обвинений — это все лучше, чем что-либо, демонстрирует политическую мотивированность данных уголовных дел не только в отношении меня, но и всех остальных политических узников Кремля.

02.02.2019 Бекиров Э.А.».